* * *

Вдоль по обочинам грязи брильянты,
мерзлых полей домотканых холстина.
Солнце сквозь облако, как у Рембрандта
крепкая пятка блудного сына.

Манят поля, эти пажити, просеки,
красный, немного всплакнувший суглинок,
венецианские синие проблески,
с охрой голландской, с фламандским кармином.

Было легко и с водою проточною,
с ветром, от стужи сутулым и пьяным,
время струилось часами песочными,
жизнь прошуршала по колбам стеклянным.

Все позади - и вокзалы, и палубы,
угли костров и остывшие клятвы.
На горизонте леса словно жалобы -
так же случайны и так же невнятны.

В общем, не прибыло жизни, ни убыло,
да и неважно - чуть больше¸ чуть меньше,
чтобы в хламиду отцовскую грубую
крепко уткнуться лицом помокревшим.

Геннадий Калашников

НОЧЛЕГ В ПУТИ

Твержу: забудется, запомнится,
клублюсь чужими голосами,
в слепое зеркало бессонницы
гляжу закрытыми глазами.

В чужом дому - чужие отзвуки,
течет луна по скатам крыши,
и души всех - живых и отживших
поют, а вот о чем не слышу.

Ночлег в пути… Я это листывал,
и даже читывал немного.
Равнина и река петлистая,
да плюс - железная дорога,

и этот хор - живых и умерших,
и тяжкий перестук железа -
состав, вконец ополоумевший,
вдоль эту полночь перерезал.

Но ясно даже мне - не местному
и не пришедшемуся впору,
что не помеха он чудесному,
и впрямь божественному хору.


* * *

Сплющенный меж мохнатой тьмой и колючим светом ты
всего лишь перепонка колеблемая мембрана и уж конечно не голос
ты искришь на ветру рябишь как поверхность воды меняешь свои черты
за каждой тьмою свет за светом тьма и за средостением еще одна полость
камень слепой тебе шепчет и ангелы многоочитые тебе поют
и ты уже пресуществлен да и так любой ерундою мечен
после таких перемен как еще близкие тебя узнают
ведь расстались утром а сейчас - смотри - почти уже вечер
пожива пастыря пьедестал праведника полигон психиатра персть и прах
сразу же от подошв ты начинаешь граничить с галактикой и вселенной
атмосферный столб циркачом плотно и стройно стоит на твоих плечах
как кренится и рушится он когда исполняется срок твоей оболочке тленной
не раз на дню - как размер стиха - прихотливо изменится твой почерк
совсем не так начнут выглядеть - например - равнина и над ней - например - луна
наверно оттого что пласты земли передвигаются с неиссякающей мощью
словно лопатки совершенно косматого мамонта или совершенно голого слона
ты дробишься, множишься и собираешься вновь один и тот же и каждый раз по-иному
и непонятно как надо (и надо ли) ибо миг и мир (как всегда) уже не таков
ведь первое - вот еще пример - чему поражаешься выходя из дому - обилию обликов облаков.


* * *

У тебя ничего нет
или плохо будет тебе иначе,
ты бескорыстен как табурет
или солнечный свет незрячий
ты скользишь под ним, как по реке плот,
без руля и без мысли задней,
ибо есть еще жизни свет, тот
будет солнечного побеспощадней.
Он сочится через кривой порез,
мироздания косую щель,
но при нем ты можешь говорить без
посредников, говорить вообще.
О том же табурете, или о
противоречиях бытия,
или усядется ли миллион
ангелов на кончике острия,
так что сперва погляди в окно,
как там расположился свет,
и еще - запомни одно:
у тебя ничего нет.